Шрифт:
Закладка:
Но, став президентом, он знал, что должен сделать больше, чтобы повысить достоинство должности. Прекрасно понимая, что все, что он сделает, станет прецедентом на будущее, он обратился за советом к близким ему людям, включая вице-президента и человека, которого он вскоре сделает своим секретарем казначейства, Александра Гамильтона. Как часто он должен встречаться с общественностью? Насколько доступным он должен быть? Должен ли он обедать с членами Конгресса? Должен ли он устраивать государственные ужины? Может ли он вообще устраивать частные ужины с друзьями? Должен ли он совершать турне по Соединенным Штатам? Единственными государственными церемониями, с которыми были знакомы американцы конца XVIII века, были церемонии европейских монархий. Были ли они применимы к молодой республике?
Гамильтон считал, что большинство людей "готовы к довольно высокому тону в поведении исполнительной власти", но они, вероятно, не примут столь высокий тон, какой был бы желателен. "Понятия равенства", - говорил он, - "пока еще... слишком общие и слишком сильные", чтобы президент мог должным образом дистанцироваться от других ветвей власти. Обратите внимание на его широко распространенное предположение - "пока" - о том, что американское общество, следуя прогрессивным стадиям развития, в конечном итоге станет более неравным и иерархичным, как общества Европы. А пока, по мнению Гамильтона, президент должен как можно ближе следовать практике "европейских судов". Только главы департаментов, высокопоставленные дипломаты и сенаторы, а не простые конгрессмены, должны иметь доступ к президенту. "Ваше превосходительство", как Гамильтон и многие другие продолжали называть Вашингтона, мог устраивать получасовые леви (английский термин для обозначения королевских приемов) не чаще одного раза в неделю, и то только для приглашенных гостей. Он мог давать до четырех официальных приемов в год, но, чтобы сохранить достоинство президента, не должен был принимать приглашения или вызывать кого-либо.79 Адамс, в свою очередь, призывал Вашингтона продемонстрировать "великолепие и величие" своей должности. Президенту требовалась свита из камергеров, адъютантов и церемониймейстеров для соблюдения формальностей, связанных с его должностью.
Как бы неловко он ни относился к церемониям, Вашингтон понимал, что должен сделать президентство "респектабельным", и когда он стал президентом, то не пожалел на это средств. Хотя он был вынужден принять президентское жалованье в 25 000 долларов - огромная сумма для того времени, - он потратил почти 2 000 долларов из них на ликер и вино для развлечений. При появлении на публике он одевался как подобает: в достойный темный костюм, с церемониальным мечом и шляпой. Обычно он ездил в искусно украшенной карете кремового цвета, запряженной четверкой, а иногда и шестеркой белых лошадей, в сопровождении четырех слуг в оранжево-белых ливреях, за которыми следовала его официальная семья в других каретах.80 Хотя он пытался компенсировать эту царственную элегантность, выходя на прогулку каждый день в два часа дня, как и любой другой гражданин, он оставался потрясающим персонажем. Он был, по словам сенатора Маклая, "холодным формальным человеком", который редко смеялся на публике.81
Когда Вашингтон появлялся на публике, оркестры иногда играли "Боже, храни короля". В своих публичных выступлениях президент говорил о себе в третьем лице. Десятки его государственных портретов были сделаны по образцу портретов европейских монархов. Действительно, большая часть иконографии новой нации, включая ее гражданские шествия, была скопирована с монархической символики. Тот факт, что столица, Нью-Йорк, была более аристократичной, чем любой другой город новой республики, добавлял монархической атмосферы. Миссис Джон Джей, жена действующего государственного секретаря и будущего верховного судьи, знакомая с иностранными судами, превратила свой дом в центр модного общества и принимала леди Китти Дуэр, леди Мэри Уоттс, леди Кристиану Гриффин и других американок, которые отказывались принимать простые республиканские формы обращения. Когда весной 1790 года Джефферсон прибыл сюда, чтобы приступить к своим обязанностям государственного секретаря, он думал, что является единственным настоящим республиканцем в столице.82
Будучи озабоченным "стилем, подобающим главному магистрату", Вашингтон признал, что определенный монархический тон должен быть частью правительства; и поскольку он всегда считал себя на сцене, он был готов, до определенного момента, играть роль республиканского короля . Он был, как позже едко заметил Джон Адамс, "лучшим актером президентства, который у нас когда-либо был".83
Вашингтон был почти таким же аристократом, каких когда-либо создавала Америка: он признавал социальную иерархию и верил, что одни рождаются, чтобы командовать, а другие - чтобы подчиняться. Хотя он верил в здравый смысл народа в долгосрочной перспективе, он считал, что его легко могут ввести в заблуждение демагоги. Его сильной стороной был реализм. Он всегда стремился, как он выразился в начале борьбы с Британией, "сделать лучшее из человечества таким, какое оно есть, поскольку мы не можем получить его таким, каким хотим". В конечном итоге его взгляд на человеческую природу был гораздо ближе к взглядам Гамильтона, чем Джефферсона. "Мотивы, которые преобладают в большинстве человеческих дел", - писал он, - "это самолюбие и корысть".84
Исходя из этих предпосылок, он слишком остро осознавал хрупкость новой нации. Став президентом, он проводил большую часть своего времени, разрабатывая схемы создания более сильного чувства государственности. Он понимал силу символов, и его готовность просиживать долгие часы над своими многочисленными портретами была направлена не на то, чтобы почтить себя, а на то, чтобы вдохновить национальный дух страны. Действительно, народное чествование Вашингтона стало средством воспитания патриотизма. Не будет лишним сказать, что для многих американцев он олицетворял Союз.
Он пропагандировал строительство дорог и каналов, национального университета и почты - всего и вся, что могло бы связать воедино разные штаты и части страны. Вашингтон никогда не считал единство страны чем-то само собой разумеющимся, но на протяжении всего своего президентства был озабочен созданием основ государственности. Даже в светской жизни "республиканского двора" в столице в Нью-Йорке, а после 1790 года - в Филадельфии, он и его жена Марта выступали в роли свах, сводя вместе пары из разных частей Соединенных Штатов. На примере своего собственного брака и браков других виргинских семей Уошингтоны склонны были рассматривать брак в династических терминах, как средство консолидации правящей аристократии на обширной территории Америки. За время своего президентства он и Марта организовали шестнадцать браков, включая брак Джеймса Мэдисона и Долли Пейн.85
В 1789-1791 годах он совершил два длинных королевских турне по северным и южным штатам, чтобы принести подобие правительства в самые отдаленные уголки страны и укрепить лояльность людей, которые
